Когда летишь, земли обычно не замечаешь, словно это невозможно – врезаться и упасть. Когда летишь, кажется, что возможно всё и препятствия – это лишь ступени на пути к цели, а небо так близко, что дотянуться до него – просто и легко. Цвет неба зависит от настроения: когда летишь по чьему-нибудь поручению, даже самое чистое и безоблачное небо приобретает серовато-стальной стремительный оттенок. Когда же летаешь для себя, то и в грозовом небе обнаруживаешь сотни цветов, ещё не имеющих названия и меняющихся с каждым порывом ветра.
Впрочем, сегодня полетать не получится. Сегодня – очередная годовщина наводнения, и отец уйдет, оставив меня одного бродить по коридорам древнего храма. Честно говоря, я не знаю, куда именно он пойдет, да и не особенно желаю знать. У меня свой способ отмечать этот день: сегодня я не буду летать. Зато поезжу немного по закоулкам, там иногда встречается очень много интересного.
Первым пунктом моей привычной экскурсии идет то, что я называю Залом славы. Потемневшие от времени и сырости стены хранят историю северного племени воздушных кочевников; вся поверхность стен расписана ещё различимыми фресками с изображениями самых главных событий как в истории всего народа, так на жизненном пути каждого мага воздуха. Вот легендарный маг и учитель впервые приручает летающего бизона; вот юный монах протягивает бизону, теперь связанному с ним навечно, яблоко. Изобретению новых способов покорения воздуха посвящена большая часть рисунков: ослепительно синее небо, по версии художника, конечно, во время изобретения воздушного скутера, а потом ещё небо, небо, небо, переданное тысячью цветовых оттенков. Удивительно, какое большое место занимало в их жизни небо, и что в конце концов от них осталось лишь сделанное из камня, да несколько воздушных змеев, найденных моим отцом.
Потом я еду по своей любимой, насквозь продуваемой ветром галерее, украшенной символами стихии воздуха. Самые ранние из мозаик лично мне напоминают закрученные потоком водоросли, но, скорее всего, только время сделало их такими. Зря я, наверное, поехал по этой галерее именно сегодня. Древние символы, состоящие из перекрученных темной и светлой полос, напомнили мне о том, как во время наводнения в водоворотах из вспененной воды исчезали наши дома. И их обитатели тоже. Мне ещё повезло, я мало что помню, но вот отцу хуже – он помнит всё и каждый год уходит, потому что не может больше шутить. Сколько я себя помню, он всегда относился ко всему с юмором, но в тот день единственным, что осталось в моей памяти, было его белое и коричневое от грязи лицо, склонившееся ко мне на фоне свинцового низкого неба.
Хорошо, что сегодня ясно. Правда, выехать на взлетную площадку не получится: я как всегда пропустил нужный поворот галереи и попал к ступеням.. Ничего, объеду.
А вот и она. Мощеная, отшлифованная ещё в те времена, когда здесь жили воздушные кочевники. Странно, что кочевники не стерли или не переделали не слишком симпатичные изображения в той галерее. Хотя, наверное, я могу их понять: они не пожелали отказаться от своего прошлого, как я не хочу забывать своё. Без их труда и их памяти не было бы этого места, нам не было бы приюта.
Сегодня небо прозрачно синего цвета, оно кажется бездонным. И очень далеким. Особенно для меня. Особенно если помнить о своем прошлом и о том, что летать - это слишком много даже для здорового человека, а для меня возможно только благодаря отцу и его планеру. Я привык встречаться со своим прошлым при каждой посадке.

Зачем я, собственно, думаю сейчас об этом? Сейчас, за секунду до высадки, перед началом битвы? Наверное, так надо, потому что сегодня – тоже годовщина.
Через прорезь в носу танка видна зазубренная и словно оплавленная линия кратера, в котором столица народа огня, и тонкая полоска неба. Отец всегда говорил, что не нужно отчаиваться. И тогда можно будет дотянуться до далекого неба...